|
В полпятого утра стандартная процедура: услышав писк будильника, надо вспомнить, что имеешь счастье находиться не где-нибудь, а в тропиках, и проникнуться этой мыслью настолько, чтобы заставить себя встать с постели. Сегодня на это уходит минут десять — мозг с трудом ворочается из-за недосыпания, ставшего хроническим. Еще через полчаса, экипированный, покидаю номер.
Снова вокруг знакомые прибрежные заросли. Что день сегодняшний приготовил? Удастся ли заснять что-нибудь интересное? Как всегда, приходится начинать с методичного осмотра растительности. Через несколько минут внимание привлекает какая-то непонятная темная загогулина на листе, в длину меньше сантиметра. Приглядываюсь — и ахаю: это цикадка-горбатка, такая фантастическая, что сложно поверить глазам. Тельце маленькое, черненькое, ничем вроде не примечательное, но из переднеспинки вверх торчит длинный отросток, увенчанный шипастым шариком, а из шарика — еще один отросток, направленный назад, и тоже имеющий на конце шарик. А из этого второго шарика вниз отходит еще один шип, как будто замыкая тело в кольцо. Все это архитектурное сооружение по размеру раза в полтора-два больше самой цикадки! Тихо-тихо расчехляю камеру. Вспышки установлены. Стараюсь как можно плавнее поднести аппарат к глазу, но руки подрагивают от волнения. Неожиданно цикадка делает прыжок и раскрывает крылья, а через полсекунды пропадает из поля зрения. Изо всех сил бью себя кулаком в лоб. Катастрофа... Кто бы подумал, что она умеет летать, да еще так ловко! Цикадка явно не изучала аэродинамику — любой учебник доказал бы ей как дважды два, что она, со своим замечательным горбом, не способна к полету в принципе. Тщательный осмотр куста, на котором она сидела, результата не приносит. Соседний куст — тоже никого. Раздвигая ветки, заглядываю под каждый листик. Третий, четвертый куст — пусто... Теперь не докажешь, что видел ее наяву. Огорченный до крайности, поднимаюсь с колен и рассеяно отряхиваюсь. Тут же взвизгиваю — опять вся одежда, а теперь и ладони утыканы чертовыми ежиками! Осыпая проклятьями все на свете, избавляюсь от них по одному. Ну просто замечательное начало дня...
 Освободившись наконец от семян, взваливаю на плечи рюкзак, беру камеру и тоскливо направляюсь в сторону пляжа. Навстречу попадается уже знакомый взлетающий хамадриас. Ну уж теперь-то надо его заснять! Даю себе зарок — если не получится, отправлюсь в номер спать: ничего хорошего из фотосессии уже не выйдет. Однако на этот раз хамадриас благосклонен — удается сделать несколько кадров. С несколько исправившимся настроением, решаю продолжить поход.
Вот и граница пляжа. Неподалеку кружит довольно крупная оса, напоминающая бембекса. Похоже, она здесь оказалась неспроста — что-то ее привлекает к этому участку песка... А, вот в чем дело! В песке норка, вероятно, ею же и вырытая. Что ж, попробуем устроить засаду... Ложусь на песок, подперев камеру локтями, и навожу прицел видоискателя на вход в нору. Минуты через три оса приземляется поблизости, быстро подбегает к норке и тут же ныряет в нее. Я успеваю сделать единственный кадр, толком не наведясь на резкость. Ладно, подождем еще... Гляжу в видоискатель не отрываясь. Проходит минут пять. Рука, держащая камеру, затекает, а под локтем сильно мешает острый камешек. Чтобы убрать его, приходится на пару секунд отвести фотоаппарат от норки. Конечно, оса вылезает из нее именно в этот момент, и тут же улетает. Вот же... незадача. Пожалуй, следует проявить полнейший стоицизм, ведь тренировка воли — дело полезное. Занимаю прежнюю позицию. Оса отсутствует недолго, но во время ее спринтерского забега от места посадки к норе опять удается сделать лишь один, и наверняка неудачный, кадр. Снова надо ждать, пока она не закончит свои дела внутри. Прильнув глазом к видоискателю, слежу за норой, заранее наведя фокус на место предполагаемого появления объекта. Проходит пять минут, шесть... Заснула она там, что ли? На седьмой минуте откуда-то появляется муха. Сев мне на лоб, она сначала пробегается туда-сюда с исследовательскими целями, а затем, спустившись на бровь, втыкает в нее свой хоботок. Делаю страшные гримасы правой стороной лица, но толку никакого — муха слишком увлечена. Обе руки заняты камерой. В этот момент из норки наконец появляется оса и начинает чиститься и отряхиваться от прилипшего песка. Удается один раз нажать на кнопку, но тут в глаз попадает капля пота, скатившаяся с брови во время попыток согнать муху. Глаз слепнет — виден лишь контур осы сквозь щиплющую пелену, ни о какой фокусировке не может быть и речи. Пока изо всех сил моргаю глазом, оса снова улетает. Муха, успев насосаться крови, тоже улетает — безнаказанно. Я же, с трудом подавив желание нецензурно заорать вслед им обеим, остаюсь на месте.
 Но все-таки терпение иногда вознаграждается. В третий раз, приземлившись, оса остается снаружи и приступает к заделыванию норки, позволяя мне снимать ее сколько угодно. Фокус поймать по-прежнему трудно, объект все время в движении, но зато хоть будет потом из чего выбирать. К тому времени, как оса, замаскировав гнездо, улетает навсегда, сделано почти полсотни кадров. Что ж — какой-никакой, а результат!
Продолжаю свой путь по прибрежным зарослям, и через полчаса — новая удача. На травинке сидит свеженькая, вероятно, недавно вылупившаяся бабочка-медведица. Наконец-то можно применить штатив по назначению! А то таскаю его с собой уже четвертый день, а так и не довелось опробовать... Ветер, как всегда, довольно сильный, но все-таки в таких условиях лошарик имеет шанс с ним побороться. Осторожно, стараясь не потревожить медведицу, закрепляю оба зажима, выше и ниже сидящей бабочки. Присматриваюсь, стараясь уловить колебания зафиксированной травинки... Вроде бы стабильно. Через пять минут штатив разложен, аппарат установлен на макрорельсы — поехали! Много, много кадров, в разных ракурсах, с разными значениями апертуры, на разных ISO… Медведица стойко терпит все манипуляции с травинкой до тех пор, пока я не слишком уж нагло прикасаюсь к ее брюшку, прося показать задние крылья — и, обиженная таким откровенным хамством, улетает. Ну что ж, и на том спасибо.
 Пора домой — ведь в одиннадцать часов нас с Мариной ожидает вездеходная экскурсия по джунглям, якобы настоящим, а до этого неплохо бы успеть переодеться, принять душ и позавтракать. Добравшись до санатория, иду по аллее быстрым шагом, поглядывая на часы. И в этот момент происходит событие.
Когда я пытаюсь описать свое тогдашнее состояние, меня охватывает приступ дежавю. Как будто я слово в слово повторяю свой рассказ за кем-то другим, пережившим это до меня. Но ведь не могут же переживания совпасть с такой точностью? Или все-таки могут? И кто этот человек, за которым мне приходится повторять? Не знаю.
Навстречу мне летела огромная бабочка. Крылья ее сверкали на солнце голубым и зеленым. Такую бабочку я видел во сне — первый раз она приснилась, когда мне было девять лет, а потом еще много раз. Она летела на высоте метр-два над землей, довольно медленно. Я застыл на месте. Бабочка облетела меня, едва не задев крылом по щеке (я почувствовал дуновение), и как-то очень буднично продолжила свое путешествие вдоль аллеи. Я развернулся на 180 и следил за ней, не в состоянии сделать ни шага. Окружающая реальность распалась. Сейчас я как будто был мальчиком, во сне видящим меня нынешнего со стороны, стоящего на дорожке и смотрящего вслед голубой бабочке. Ее крылья сверкнули в последний раз, и через секунду она скрылась за поворотом. Я стоял неподвижно и пытался найти смысл в каких-то знакомых, но странных словах, вдруг всплывших из памяти. Морфида — Морфей — морфий... Я сплю?.. Или в больнице, отхожу от наркоза после операции? Что со мной? Это была морфида, дошло наконец до меня. Я только что видел живую морфиду. Еще через минуту меня пробила дрожь на жаре.
До номера добираюсь, как говорится, на автопилоте, совершенно не соображая, куда и зачем иду. Через какое-то время, немного прийдя в себя, пытаюсь поведать Марине, кого я только что видел. Мой сбивчивый рассказ впечатления не производит. Может, это и к лучшему — чувствую, что постепенно успокаиваюсь... Приняв душ и переодевшись в более «цивильные» для здешних условий шорты и футболку, отправляюсь с Мариной завтракать. К этому времени удается вернуться к реальности настолько, что даже еда вызывает аппетит.
Пора на экскурсию в «настоящие джунгли»! Около небольшого строения рядом с пляжем припарковано несколько мини-вездеходов Yamaha ATV. Эти средства передвижения больше всего похожи на четырехколесные мотоциклы и производят какое-то игрушечное впечатление. Очевидно, именно на них нам придется совершить поездку... Пока я разглядываю их, подходят и прочие желающие прокатиться, и наконец, появляется сам «экскурсовод» — чернявый худощавый парень лет двадцати, который представляется нам как Момо. Спрашивает меня и Марину, доводилось ли нам когда-нибудь ездить на таком вездеходе? Нет? А на мотоцикле? Наш второй отрицательный ответ принимается с восторгом: «Круто! Первый раз в жизни! Вам понравится! Будет полный кайф!» Мы с женой, усмехаясь, переглядываемся. В США при подобном ответе нас наверняка бы сняли с экскурсии, чтобы провести сначала пятичасовой инструктаж о правилах вождения, а потом, заставив подписать кучу бумаг, может, за большие деньги дали бы порулить где-нибудь на заброшенном стадионе, вдали от всех возможных опасностей... Мексика мне начинает положительно нравиться, уже не одними только климатом и фауной.
Момо тем временем раздает бутылочки с репеллентом. Пока мы обмазываем себя, он, помогая себе жестами, вкратце объясняет, как пользоваться педалью переключения скоростей и где у машины тормоз. Через десять минут шлемы надеты, моторы заведены и вся кавалькада выруливает на аллею, опоясывающую санаторий по периферии. Изучая управление, нажимаю ручку газа чуть сильнее, чем требуется, машинка подо мной низко взревывает и прыгает вперед с неожиданной резвостью. Ого! Да этот вездеходик совсем не игрушка, с ним шутки плохи, может и из седла выбросить. Марина едет рядом на удивление ровно и правильно, но с совершенно неописуемым выражением лица. Я тем временем привыкаю к управлению настолько, что достаю из кармана «мыльницу», даю газ и заезжаю вперед, чтобы сфотографировать ее с этим выражением — потом посмотрит, сама поразится.
Между тем аллея, по которой мы едем в направлении от моря, заворачивает налево, и теперь мы наш маршрут проходит параллельно широченной автомагистрали справа от нас. Вероятно, «настоящие джунгли» находятся с противоположной стороны дороги, но как мы ее будем пересекать? Оказывается, все предусмотрено: под шоссе проходит подземный туннель, через который наша процессия с ревом и проезжает. С противоположной стороны расположены огромные поля для гольфа, окруженные зарослями пальм. Мы быстро катимся по прекрасной бетонированной дорожке минуты полторы, но Момо, едущий впереди, внезапно сворачивает прямо в заросли, на едва заметную тропинку.
Тут начинается такое, что приходится сконцентрироваться только на управлении и отключить мозг от всех прочих мыслей — исключительно в целях самосохранения. По тропинке и пешком-то пройти непросто — везде ямы и валуны. Момо же почти не сбавляет скорость. Мой вездеход с размаху налетает на камни, проваливается в ямы и тут же выпрыгивает из них. Трясет так, что можно запросто вылететь из седла и попасть под колеса собственной машине. Вцепившись в руль до посинения ногтей, едва успеваю оглядываться на Марину — ей-то каково? Начинаю от души жалеть, что заставил ее согласиться на этот кошмар.
Через некоторое время, однако, выезжаем на более широкую дорогу, которая проходит под пологом высокого леса — действительно, сильно отличающегося от зарослей на пляже. Вот, значит, какие они, настоящие джунгли... Управлять вездеходом становится легче, но все-таки именно в этот момент я чуть не врезаюсь в дерево. Причина проста: над нами пролетают две морфиды, кружась в подобии танца на высоте около четырех метров над землей. Кричу Марине что-то нечленораздельное, показывая пальцем. Нет, ну нельзя же так... Не успел я переварить впечатление от первой встречи, как тут же его как будто разбавили — пропало ощущение эксклюзивности утреннего события.
(На самом деле это впечатление никуда не пропало, оно просто временно покрылось защитной пленкой других впечатлений. Но понял это я только сейчас, когда пережитое отчасти успело разложиться в памяти по полочкам. Тогда меня не покидало чувство, что цепь происходящего как будто нарушает законы жанра, вызывая оскомину своей «чрезмерностью». Теперь я знаю, что первая встреча с Мечтой — это нечто совершенно иное... Та минута всегда будет со мной, и этого не изменить.)
 Продолжаем путь. Дорога становится то лучше, то снова хуже. С кустов, мимо которых мы проезжаем, срываются испуганные бабочки, но следить за ними некогда. Машина иногда наскакивает на камни с такой силой, что я поражаюсь, до чего у нее прочная подвеска. Каждый такой удар, сильно смяченный амортизаторами и сиденьем, заставляет меня подлетать вверх на полметра. Выезжаем на широкую просеку, по которой идет высоковольтная линия электропередачи. Вдоль линии, от одного колоссального ажурного столба до другого, проходит узкая неровная тропинка, а все остальное заросло низким, но по первому впечатлению непроходимым кустарником. Момо прибавляет газу, чтобы не отстать от него, мы вынуждены сделать то же самое. Мой вездеход оглушительно ревет и, прыгая с кочки на кочку, трясется, как вибростенд. Рот нужно держать постоянно закрытым, зубы сжать, иначе легко можно откусить себе кончик языка.
 Примерно через три-четыре километра снова въезжаем в лес, и вскоре наш предводитель глушит мотор. Мы останавливаемся, уткнувшись друг другу в бампер, и на некоторое время наступает тишина, не нарушаемая даже разговорами — все старательно приходят в себя. Я чувствую себя так, как будто мозг в черепной коробке взболтали миксером — тут и морфиды, и вездеход, и джунгли — все смешалось в одну несуразную кучу. Сидя в седле, закуриваю. Подскакивает Момо и первым делом интересуется здоровьем «синьориты». Марина, к счастью, выглядит живой, и даже способна вытащить у меня из кармана мыльницу и сделать фото, в то время как наш гид проверяет состояние остальных. Оказывается, мы остановились у небольшого озера. Когда приходим в себя, Момо ведет нас к обрывистому берегу, чтобы показать довольно крупную черепаху, неподвижно лежащую на поверхности воды прямо под нами. Ну, черепаха... Ну, большая, ну, черная... На меня сейчас вряд ли произвел бы впечатление и динозавр. Голова просто отказывается воспринимать новое. Какая там черепаха, если только что видел настоящих живых морфид.
Перерыв закончен, пора в седло. Лес снова оглашается ревом двигателей. Объезжаем вокруг озера, и снова вдоль линии электропередачи — в обратном направлении. Опять сворачиваем в лес, но уже по другой дороге. Чувствую, что наконец начинаю испытывать удовольствие от управления вездеходом. Машина столь мощна, что даже на третьей-четвертой передаче при небольшой подгазовке легко выпрыгивает из глубоких рытвин, попадающихся на пути. Крупные камни, оказывается, можно иногда объезжать или пропускать между колес, предохраняя копчик от дальнейших повреждений. Только вхожу во вкус, как мы снова останавливаемся, на этот раз рядом с какими-то руинами. Видна почти совершенно разрушенная стенка, сложенная из неотесанных камней. Момо ведет нас мимо стены, чтобы показать глубокие дыры в земле, шириной около метра, и сообщает, что майа туда кого-то сбрасывали: то ли покойников, то ли тех, кого надо было сделать покойниками... Я совсем перестаю прислушиваться к его болтовне, когда из дыры вылетает очередная морфида. Покружив над нами, бабочка быстро набирает высоту и через пару минут исчезает за кронами деревьев. Почти все члены нашей группы, как и я, наблюдают за полетом чудесной бабочки, а не слушают нашего гида. Все-таки ее красота действует неотразимо на большинство людей, даже никак не связанных с энтомологией или макрофотографией.
Вот и завершающий этап пути. Вынырнув из джунглей, проезжаем через знакомый туннель, а затем по аллее к пункту отправления. Изо всех сил верчу головой, стараясь запомнить маршрут. Попав в знакомую часть санатория, устраиваем с Мариной гонки на скорости 50-60 километров в час. Я еще умудряюсь при этом щелкать мыльницей — хотя на то, чтобы включить режим видео, соображения уже не хватает. Под конец лихо тормозим около домика, от которого стартовали. Да, надо признать — было здорово.
Вдохновленные успехом мотопробега, смотрим, какие еще аттракционы имеются в наличии. Есть водный мотоцикл: запомним на будущее. Есть тур на остров Козумел (Cozumel), целиком посвященный дайвингу в тамошних водах. У нас с Мариной нет лицензии на погружение с аквалангом, но выясняется, что туда берут и обычных «шноркелистов». Экскурсия занимает весь день, Марина предлагает записаться на завтра. В любое другое время я был бы за такое предложение обеими руками, но сейчас больше всего на свете хочется снова попасть в джунгли, пусть без вездехода, но с фотоаппаратом. Все же соглашаюсь — моя жена и так достаточно страдает от моего здешнего образа жизни, надо же стараться как-то компенсировать... Записываемся и, пообедав, возвращаемся в номер.
После событий дня не нахожу себе места. Завтра морская экскурсия, а это значит, что в джунгли можно будет попасть только послезавтра. Да такой срок просто невозможно вытерпеть! Несмотря на усталость и на то, что солнце уже довольно низко висит над горизонтом, решаю, была не была, отправиться туда пешком. На случай, если повезет снова встретить морфид, снимаю с объектива одно из двух переходных колец, чтобы бабочка гарантировано вошла в кадр.
Пока добрался до туннеля, прошло больше часа. Я в высокой степени подвержен болезни, известной как «топографический идиотизм» и, разумеется, умудрился спутать все ориентиры, которые наметил во время поездки на вездеходе. Но все-таки, выбравшись из тоннеля и прошагав еще минут пятнадцать, попадаю туда, куда намеревался. Вот они, джунгли. Высокие экзотические деревья, обвитые лианами, обступили глинистую дорогу. Тишина вокруг (если забыть про сверчков и цикад) изредка нарушается какими-то странными воплями, то ли птиц, то ли каких-то животных... может, даже обезьян! К черту вездеходы, здесь надо ходить только пешком, не спеша, прислушиваясь к шорохам... Второй раз за день возникает ощущение сбывшейся мечты. Дневная усталость забыта — все вокруг безумно интересно, каждый кустик и ствол дерева хочется исследовать как можно подробнее.
Как ни странно, первое время не попадается никого, кроме нескольких невзрачных молей и везде(со)сущих комаров. Вдруг, почти на грани слышимости, возникает странный трещащий звук. Похожий звук издают при полете очень крупные жуки. Звук становится все громче, и наконец становится виден его источник: какое-то здоровенное темное насекомое летит на низкой высоте вдоль дороги прямо на меня. Когда оно подлетает поближе, выясняется, что это совсем не жук. Это оса — но какая же она огромная! Размах крыльев сантиметров семь-восемь, тело в длину около шести. Летит так тяжело и равномерно, что удается ее рассмотреть: похожа на дорожных ос, с темно-синим телом без заметного рисунка и темными крыльями. Из-за размера крылья двигаются настолько медленно, что производят не жужжание, а лишь треск и сухой шелест. Конечно, она на самом деле жужжит — но только в инфразвуке, не слышимом человеческим ухом... Оса, ни на секунду не задерживаясь и не меняя маршрут, пролетает мимо и вскоре исчезает вдали. Да, от такой добычи, наверное, не отказался бы ни один макрофотограф! Хочется думать, что в будущем мы еще встретимся с нею при более благоприятных обстоятельствах.
 Пролет осы как будто сломал невидимый барьер, и вокруг внезапно возникает такое множество интересных объектов, что разбегаются глаза. Однако со съемкой катастрофически не везет. Такое ощущение, что попал в действие комической пьесы на роль главного дурака, которого по сюжету требуется высмеять. Вот на листике ближайшего куста сидит плоский жук-щитовидка. Расчехляю камеру, устанавливаю вспышки, навожусь на щитовидку, но рядом вдруг садится красивейшая черная бабочка с красной полосой на задних крыльях. Перевожу камеру на нее, бабочка тут же улетает в недоступную гущу зарослей. Перевожусь обратно на щитовидку — она тотчас же, поджав ноги, падает в траву. На дорогу выползла многоножка. Пока снимаю ее, надо мной пролетает какой-то крупный жук и делает круг на низкой высоте. Решаю не отвлекаться от многоножки (хотя жук безусловно интереснее), а он тем временем, судя по звуку, садится где-то поблизости. Просматриваю отснятые кадры — выясняется, что многоножка без одного усика и без многих ног, инвалид, некачественная модель... Изо всех сил разыскиваю жука, ориентируясь по слуховой памяти — конечно, не нахожу, но в этот момент меня отвлекает пролетевший рядом с ухом огромнейший клоп, около четырех сантиметров в длину. Он садится на несколько секунд, но тут же снова улетает, позволив мне сделать лишь пару "энтомологических" снэпшотов.Такая дурацкая чехарда продолжается, наверное, минут пятнадцать, и за это время никого не удается толком заснять. И неожиданно все прекращается, как отрезало, вокруг снова пусто.
Несколько ошарашенный этим представлением, потихоньку бреду дальше. Минут десять никто не попадается. Но вдруг впереди, метрах в двадцати, с дороги вспархивает очень крупная бабочка. Мгновение голубого блеска... Да, это она — морфида! Сломя голову, бегу вперед с камерой наперевес. Бабочка почти пятнадцатисантиметрового размаха порхает низко над дорогой совсем рядом со мной, а поскольку крылья ее двигаются довольно медленно, удается разглядеть и рисунок. Голубые, с зеленоватым отливом и сильным шелковистым блеском поля на верхней стороне крыльев оторочены широкой бурой каймой, на которой, кажется, имеется ряд небольших белых и розовых пятен. Навскидку — это Morpho peleides. Полет у нее (точнее, у него, ибо голубую окраску имеют только самцы), как и у всех встреченных мной представителей этого вида, довольно вялый и расхлябанный — в отличие, скажем, от упруго-планирующего полета большинства парусников. Наверное, дело в соотношении размера тела и площади крыльев — в маленьком тельце бабочки просто не могут уместиться мышцы, необходимые для резкого взмаха такими огромными крыльями... Так или иначе, эта морфида не желает больше садиться, и через некоторое время устремляется вверх, в крону деревьев, где и пропадает из вида.
 Хотя сложно поверить, что бабочка, отдыхающая на дороге, увидела меня за двадцать метров и настолько испугалась, что решила взлететь, даю себе слово издалека осматривать дорогу и обращать внимание на все подозрительные выпуклости. Как ни странно, такой метод приносит плоды уже через несколько минут. Вижу впереди еще одну сидящую на дороге морфиду и, держа камеру у глаза, медленно и плавно переставляя ноги, подкрадываюсь к ней метра на три. Ближе подойти не получается — бабочка взлетает. Мысленно умоляю ее не бояться меня — ведь я не собираюсь причинять ей неприятности, все, что мне надо — это пара кадров! Морфида, как будто послушавшись, садится на придорожный куст — конечно, выбрав при этом самый отвратительный фон. Вдобавок состояние у нее довольно потрепанное: задний край левого нижнего крыла отсутствует, сквозь дыру виднеется голубое правое крыло. Но тут уж не до придирок — она позволяет себя сфотографировать, и это главное. Стараясь не дышать, делаю несколько снимков. Сидя на листике, бабочка постоянно скручивает и раскручивает хоботок, причем внутренняя часть хоботка вымазана какой-то субстанцией, от которой на лист отлетают крошки. Неужели она так питается — и, главное, чем? Дорожной пылью? Через минуту бабочка решает, что попозировала достаточно, и взлетев с куста, упархивает в чащу.
 Через некоторое время на дороге попадается полувысохшая лужица. В лужице сидит геликонида незнакомого мне вида и, опустив в грязь хоботок, ритмично опускает и поднимает крылья, как будто качает насос. Меня она совершенно игнорирует и позволяет снимать сколько угодно — остается только нажимать кнопку спуска в момент, когда крылья раскрываются. Таким образом получается сделать около десятка кадров. За это время у бабочки появляется соседка: оса (пелопей?) ненадолго приземляется, чтобы выковырять кусочек грязи, очевидно, для строительства гнезда. Снимаю и ее. Тем временем солнце уже садится, из-за быстро сгущающихся сумерек фокусироваться становится все сложнее. Пора домой. Уже на выходе из леса попадается еще одно «собрание» геликонид, подобное встреченному раньше на пляже — бабочки как раз слетаются на ночлег. Надо запомнить место, чтобы как-нибудь прийти сюда затемно и попробовать их снять со штатива...
Через час я в номере. Уже давно стемнело. Усталость такая, что нет сил даже ужинать. Лежа на кровати, как будто проваливаюсь в колодец, в котором, как в калейдоскопе, сменяют друг друга картины событий этого дня. Вспоминаю ускользнувшую утром горбатку. Как давно это было! Кажется, что прошел чуть ли не месяц. Вот на травинке сидит медведица... Вот на меня летит гигантская синяя оса... Последняя картина, возникающая в памяти перед тем, как засыпаю — танцующие над дорогой морфиды, освещенные пробивающимся сквозь деревья солнцем.
День шестой
Внимание! Этот текст и иллюстрации к нему защищены авторскими правами. Любое их использование допускается только с согласия автора.
|
