|
 Джунгли! Как я по вам соскучился! Через двадцать минут после пробуждения уже бегу с рюкзаком из номера вниз по лестнице, но тут вспоминаю, что забыл фонарик. Приходится вернуться — на улице еще совсем темно. В половине пятого резво шагаю по освещенным дорожкам санатория, пугая ночной персонал своим вдохновенным лицом и болтающимся сзади штативом. Как всегда, шагаю не туда, куда нужно: опять перепутал ориентиры. Однако после получасового блукания все-таки нахожу подземный туннель и устремляюсь по знакомому пути.
Еще почти темно, и лес только начинает просыпаться. Первый встреченный макрообъект — крупный бескрылый кузнечик — явно ночное насекомое, он просто не успел спрятаться и сейчас сидит на тонкой сухой лиане, удивленно выпучив на меня глаза. Чем-то он напоминает Молта — не блещущего интеллектом брата главного злодея-рэкетира из пиксаровского мультфильма «Жизнь насекомых». Только здесь он, как будто желая еще больше уподобиться бандиту, надел на морду черную блестящую маску. Подойдя поближе, удается сделать несколько портретных снимков. Кузнечик, очевидно испугавшись возможного паблисити, проворно, невзирая на свою изрядную толщину, карабкается по лиане вверх и вскоре исчезает в кроне дерева. Улыбнувшись ему вслед, продолжаю поиски.
 Искать долго не приходится. Вскоре возникает твердое убеждение, что Мексика — страна клопов. Ну, если не вся Мексика, то по крайней мере та ее часть, где мне повезло оказаться. На совсем небольшом участке леса попадается больше десятка видов полужесткокрылых, самых причудливых форм и расцветок — только успевай снимать. Особенно поражает довольно крупный краевик, у которого задние ноги листовидно сплющены, а на переднеспинке роскошный зазубренный «воротник». У некоторых щитников (причем у разных видов) на спинке прикреплено чье-то белое яйцо. Вероятно, здесь не обошлось без какого-то паразита... Не все клопы желают позировать, многих так и не получается нормально запечатлеть — но по крайней мере скучать не приходится, фотоаппарат щелкает затвором почти без остановки, аккумуляторы вспышек вскоре садятся и их приходится заменить на свежие. Когда я извлекаю севшие, они обжигают мне пальцы. За время, пока снимаю клопов, мимо меня два раза пролетают уже знакомые громадные осы, но, как и в первый раз, ни одна из них не задерживается. Обе летят низко над дорогой, тяжело, строго по прямой, с постоянной скоростью и без малейших намеков на остановку — как будто их послали бомбить Берлин, а горючего дали в обрез. С фотографическим вожделением провожаю их взглядом, и снова переключаюсь на своих полужесткокрылых.
 Наконец большинство клопов разлетается по окрестности, а оставшиеся самые стойкие запечатлены в многочисленных ракурсах. Вдобавок удается заснять удивительную по окраске толстоголовку. Вот это я понимаю — фотосессия! Удовлетворенный, поднимаюсь с колен и обнаруживаю, что добрался за это время почти до руин майа. Тут же вспоминается морфида, выпорхнувшая из дыры для сброса покойников. Как же я умудрился забыть про морфид! Надо срочно осмотреть руины. Зайдя за разрушенную стену, осторожно подбираюсь к одному из отверстий, и тут прямо из-под ног одновременно взлетает сразу три морфиды. От неожиданности теряю равновесие и едва не присоединяюсь к толпе покойников на дне ямы. Как я их проглядел?! Смотрел же изо всех сил, и бабочки, мягко говоря, немаленькие... Но сейчас некогда расстраиваться. Надо одновременно следить за всеми тремя порхающими морфидами. Вот одна, сделав круг, улетает в чащу. Минус одна. Вот вторая, поднимаясь все выше и выше, находит просвет между деревьями и исчезает в небе... минус две. Последняя, то ли самая смелая, то ли самая ленивая из троицы, решает сесть на ближайший кустик. Надо же — свеженькая, почти без повреждений! Стараясь не дышать, плавно-плавно подношу к глазу фотоаппарат. Сейчас она будет в фокусе, надо только немножко подойти...
 И тут лес внезапно оглашается жутким ревом и треском. От испуга я снова чуть не падаю в дыру. Чтобы удержать равновесие, приходится уцепиться за куст, на котором сидит бабочка. Морфида взлетает в ужасе, и, потеряв ориентировку, продирается прямо сквозь кустарник, оставляя на ветках осыпающиеся чешуйки. Минус три... Источник звука быстро приближается. Через несколько секунд из-за поворота выруливает старый знакомец Момо, а за ним раз, два, три... ого, восемь вездеходов! Очевидно, джунгли стали пользоваться слишком большой популярностью. Ну до чего же вы вовремя, ребята...
Вездеходы останавливаются и глушат моторы. Из-за стены слышно, как Момо начинает свою речь: «А сейчас, синьоры, вы видите перед собой развалины. Эти развалины принадлежат народу Майа. Не спрашивайте меня, кто такие эти Майя, я сам не местный, просто приехал сюда подработать. Работа, как видите неплохая, — правда ведь? — так прикиньте, за нее еще и деньги платят! И не спрашивайте меня, что именно тут развалилось. Этого я вам все равно не скажу, потому что сам не в курсе. Зато я знаю, что вот за этой стенкой в земле имеются дырки, в которые народ майа, о котором я вам только что рассказал, сбрасывал своих поко... Эй! Кто там?!»
 Кажется, пора наконец сделать то, чего хочется меньше всего. Выхожу из-за стены под удивленные взгляды. Дальше все происходит в точности по заранее известному мне печальному сценарию. «Эй! Ой! Синьор! Синьоры, это синьор, который позавчера катался на вездеходе, как вы сейчас катаетесь! Ему так понравились джунгли, что он решил прийти сюда пешком! Правда, синьор? Это правда, он сам мне говорил, что хочет прийти сюда пешком! Как здоровье прекрасной синьориты? У синьора прекрасная жена, она тоже с нами каталась! Синьор, ведь правда, ей понравилось? Ой, а что это у Вас в руках? Неужели это фотокамера? Синьоры, подойдите сюда, посмотрите, какая у синьора камера! А что это на ней торчит сверху? А что Вы здесь снимаете? А зачем?» Хочется треснуть его по голове штативом, чтобы заткнулся, но приходится улыбаться. В течение четверти часа только и делаю, что отвечаю на вопросы, более или менее идиотские, мечтая поскорее и подальше убраться с этого места. Наконец, пожелав всем удачного пути и выслушав ответные пожелания удачной фотосессии, прощаюсь и быстрым шагом направляюсь по направлению к просеке с электрическими столбами. Отойдя метров на двадцать, усилием воли сгоняю с физиономии застрявшую на ней улыбку. Позади Момо возобновляет свой занимательный рассказ о цивилизации майа, прерванный моим обнаружением.
 Прикидываю: в прошлый раз мы сначала заехали к озеру с черепахой, а потом уже посетили руины. Значит, скорее всего, Момо с группой уже возвращается в санаторий. Дорога вокруг руин, как теперь стало понятно, делает петлю, значит, нужно быстро пройти по просеке и завернуть направо, а там можно переждать, пока мотогруппа проедет по соседней дороге. Вперед! Скорым шагом выхожу на просеку, иду по ней примерно километр и заворачиваю направо. Уфф... Вытираю со лба пот — на просеке было жарковато. Через две минуты опять слышен приближающийся рев. Да что же это за наказание, в самом деле?! Очевидно, они решили вначали посмотреть руины, а потом черепаху. Тоскливо озираюсь — на обочине растет только совершенно непроходимый колючий кустарник. Не скрыться. Остается только морально готовиться к новой встрече, заранее наклеив улыбку. Вот и они, выруливают из-за поворота, ах, какая приятная неожиданность! Улыбающийся Момо встречает меня, как старого, давно не виденного приятеля, и со всей своей мотобандой останавливается, чтобы задать мне очередную порцию идиотских вопросов, очевидно, накопившуюся за время нашей разлуки. Я любезно отвечаю. В очередной раз попрощавшись со всеми, желаю всем чрезвычайно удачного пути, а они мне в ответ — небывало удачной фотоохоты. Проезжайте уже мимо, Бога ради...
 Медленно бредя обратно к руинам, стараюсь восстановить необходимое для успеха состояние повышенного внимания к окружающему. Постепенно нужный настрой все-таки возвращается. Приглядываясь к окрестным кустам и траве на обочине дороги, неожиданно замечаю, что одна из тонких сухих травинок передвинулась сама под моим взглядом. Ба, да это же не травинка, а замаскировавшийся под нее богомол! Рядом с богомолом паутина, в которой сидит небольшой красивый паук. Богомол, глядя на него пристальным недобрым взглядом, медленно делает шаг вперед, ступает на паутину... Хватаю камеру наизготовку, но за событиями все равно успеть не получается. Паук делает движение, за этим сразу следует молниеносный выпад передних ног богомола — щелк! Через мгновение паук — уже еда. Остается только фотографировать увлеченно обедающего богомола. Лошарик помогает придать травинке требуемый ракурс. Всего через пять минут паук съеден полностью, богомол облизывает кончики лапок и покидает место своей удачной охоты. На травинке остается висеть лишь бесхозная теперь сеть...
 Вот и руины. Осторожно подхожу к дырам, но морфид теперь нигде не видать. Немудрено... По крайней мере можно исследовать окружающие растения. Одно из них привлекает своей необычной внешностью: широкие изрезанные листья, напоминающие кленовые, покрыты красивыми беловатыми волосками. Хочу пригнуть его, чтобы осмотреть нижнюю поверхность листьев, но лишь прикасаюсь, как тут же с воплем отдергиваю руку. Да оно жалится не хуже осы! В местах контакта волосков с кожей руки — пульсирующая боль и быстро начинающееся покраснение. Куда там пляжным ежикам... Хорошо, хоть внешность у растения запоминающаяся — впредь надо быть с ним аккуратнее.
Всего через несколько минут получаю новый урок осторожности, еще более неприятный. Вот кустик с очень мелкими ажурными листочками, на котором много маленьких рыжеватых муравьев, длиной миллиметра три каждый. Пока рассматриваю его со всех сторон на предмет наличия более крупных насекомых, пара десятков муравьев незаметно перебирается мне на руку, и вдруг, как по команде, одновременно втыкают в кожу свои жала. Мне здесь «повезло» потревожить колонию жалящих муравьев, и их групповая атака производит незабываемое впечатление. Некоторое время, отбросив камеру, с воем бегаю кругами, пытаясь их стряхнуть.
Но вот, наконец, достойный объект: на веточке совершенно неподвижно застыл красивый бархатистый жук-усач. Осторожно откусываю веточку вместе с жуком и закрепляю ее в лошарике на приличной высоте, затем раскладываю штатив и устанавливаю на нем камеру. Фоном служит листва кустарника, вся покрытая пятнами солнечного света. Подготовив таким образом съемочную площадку, удается сделать пару десятков кадров.
 Хорошо, что успел. Фотосессию опять прерывает знакомый рев моторов. Господи, ну чего им тут снова понадобилось? Не джунгли, а какой-то парад мотопехоты... Прогрохотав мимо, процессия тормозит рядом с руинами. Жук делает первое движение — шевелит усами, очевидно, принюхиваясь к бензиновому дыму, которым нас обдали. Сцепив зубы, даю себе слово игнорировать всех и вся. Однако скоро становится ясно, что я не обладаю необходимой для этого силой воли. Пока изо всех сил изображаю, что занят съемкой, за спиной быстро вырастает бормочущая и сопящая толпа спешившихся мототуристов. Время от времени кто-то пытается заглянуть мне через плечо. Естественно, молчание не может продолжаться дольше, чем две минуты, и начинается очередная — уже третья за последний час! — конференция-почемучка, во время которой мне становится не до съемки, да и вообще не до чего. (Единственное облегчение — в ней, к счастью, не участвует сам Момо: он возится с одним из вездеходов, очевидно, случилась какая-то поломка.)
А правда, что я фотографирую здесь насекомых? Чистая правда. А кого я снимаю сейчас? Жука, как видите. Пытаюсь. Ой какой интересный, а почему он не улетает? Хороший вопрос — теперь уже не знаю, я бы на его месте улетел. Может, он мертвый? Нет, живой. А откуда я знаю, что он живой? Можете считать это интуицией. А для какого журнала я снимаю? Ни для какого, для себя. И мне не платят за это денег? Нет, это мое хобби. Но ведь такая камера стоит очень дорого? Совершенно верно. А сколько, если не секрет? Примерно как недорогая машина. И я хожу с ней один? Да, (намекая) с камерой я люблю ходить один. А слышал ли я про журнал «National Geographic»? Да, приходилось...
Тут жук решает, что с него хватит — поразительно лишь, как он вытерпел до этого момента — резко поводит усищами, топчется на месте, и наконец улетает. Я этому даже рад: уже просто сил нет делать вид, будто я его снимаю. Быстро собираю фотопричиндалы в рюкзак. Чувствуя себя полным идиотом, в третий раз прощаюсь с участниками мотопробега, в третий же раз выслушиваю пожелания удачной фотоохоты, и снова выхожу на просеку. Лишь здесь вспоминаю, что забыл лошарика у руин. Возвращаться за ним сейчас нет ни малейшего желания. Надо переждать на просеке — не поедут же они второй раз смотреть на озеро с черепахой? Хочется надеяться... На просеке очень жарко, и по сравнению с лесом почти безжизненно — лишь прыгают многочисленные кобылки. Идти можно только по тропинке — как я и предполагал, невысокие кусты, которыми заросла просека, совершенно непроходимы, к границе деревьев приблизиться невозможно, не порвав на себе всю одежду. Иногда из чащи вылетают бабочки — среди них и морфиды, но ни одна из них не садится: все, покружившись, возвращаются обратно в лес. Очевидно, здесь жарко и для них. Наконец издалека доносится шум заводимых двигателей. Напряженно прислушиваюсь. Шум потихоньку удаляется — слава Богу! Выдержать четвертую серию вопросов и при этом остаться в образе цивилизованного человека было бы крайне сложно. Снова возвращаюсь к руинам, прихватываю лошарика. Съемочное настроение пропало окончательно.
На обратном пути вдруг сводит спазмом шею — да так сильно, что приходится снять рюкзак и нести его в руке, как сумку. Навстречу попадаются две гигантских осы, но как и предыдущие, обе деловито пролетают мимо. Интересно, они вообще когда-нибудь садятся?.. Рядом с полем для гольфа, огороженным высокой проволочной сеткой, порхает еще одна морфида. Она явно желает перебраться на ту сторону ограды, и тут же проделывает трюк, заставляющий меня ахнуть. Вместо того, чтобы перелететь через сетку, бабочка коротко разгоняется в воздухе, складывает крылья за спиной, и по инерции, как воланчик для бадминтона, просачивается сквозь ячейку, даже не задев проволоку. А ведь ячейка по размеру меньше даже одного из четырех ее крыльев! Оказывается, вялость полета морфид обманчива. Чтобы проделать такой чкаловский номер, наверное, необходимо в совершенстве овладеть искусством управления своим телом в воздухе.
 В номере меня ждет еще один энтомологический сюрприз. Когда я, сбросив рюкзак на кресло, начинаю раздеваться, чтобы принять душ, со стороны балкона раздаются странные щелчки, как будто кто-то стучит ногтем по стеклу. На балконе обнаруживается сидящая на плитке странная тварь очень «тропического» вида: вроде бы травяная цикадка, но очень крупная — в длину больше трех сантиметров. Передняя часть головы вытянута в длинный отросток, загибающийся кверху, что придает насекомому довольно курносый вид. Конечно, такое чудо необходимо запечатлеть, поэтому приходится снова доставать из рюкзака камеру и нацеплять вспышки. Насекомое — предположительно, фонарница — сидит неподвижно, очень покладистая модель. Конечно, по идее надо бы провести с ним сессию в природе, но у меня уже нет сил добираться до этой самой природы, и я его выпускаю, не догадавшись даже сфотографировать мордочку крупным планом.
Остаток дня посвящаем с Мариной отдыху. Первые несколько часов я способен отдыхать только пассивно, лежа в шезлонге у бассейна — все мышцы тела болят после утреннего похода, особенно шейные. Но под конец дня вспоминаем про водный мотоцикл, и решаем попробовать прокатиться на двухместном. Теперь уже не удивляемся, когда после нашего отрицательного ответа на вопрос, приходилось ли нам кататься на таком мотоцикле, мы слышим: «Круто! Вы получите столько удовольствия!» Мексика, что тут скажешь... Удовольствие в основном получаю я. Море сегодня штормит. Выясняется, что Yamaha VX700 Waverunner в таких условиях — не плавательное, а скорее летательное средство. Пока Марина, вцепившись в меня сзади, визжит, в то время как мотоцикл делает семиметровые прыжки с гребня на гребень — еще ничего, но когда я решаю дать полный газ и Марина визжать перестает, понимаю, что дело плохо. Приходится уменьшить скорость. Когда причаливаем к берегу, она слабым голосом сообщает мне, что такое удовольствие — слишком мальчишеское, чтобы ей понравиться, и предлагает мне в следующий раз прокатиться одному. Конечно, принимаю такое предложение с восторгом. К сожалению, на мое главное «мальчишеское удовольствие» — макросъемку — времени вечером уже не остается.
День восьмой
Внимание! Этот текст и иллюстрации к нему защищены авторскими правами. Любое их использование допускается только с согласия автора.
|
